Инвалид в законе
5 December 2016 21:35![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
alev_bizОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
mamlas в Инвалид в законе
mamlas в Инвалид в законеЕщё о инвалидах и законах в России
«Я считаю лобби людей с инвалидностью в Госдуме очень эффективным»
Депутат на коляске Михаил Терентьев — о «поправке Димы Яковлева», безбарьерной среде и о том, почему основной закон для инвалидов не исполняется без суда / Почему люди с инвалидностью в России до сих пор не имеют эффективно работающих законов / «Сильные духом»
Основной закон, регулирующий права людей с инвалидностью в России, дискредитировал себя, а вот «закон Димы Яковлева» был своевременным и стратегически верным, считает зампред комитета Госдумы по труду, социальной политике и делам ветеранов, председатель Всероссийской организации инвалидов (ВОИ) Михаил Терентьев, сам передвигающийся на инвалидной коляске. ©
Михаил Терентьев
«Русская планета» расспросила Терентьева, в прошлом спортсмена-паралимпийца, почему люди с инвалидностью в России до сих пор не имеют безукоризненно работающих законов, хотя в самом парламенте есть как минимум восемь депутатов с особыми нуждами.
— Давайте поговорим о вашем законопроекте, который проходит сейчас первое чтение. Вы вносите изменения в Жилищный кодекс, по которым жильцы не должны препятствовать установке пандуса в подъезде многоквартирного дома, где живет инвалид. Эта поправка разрешает человеку с инвалидностью не собирать с соседей подписи, что они согласны на это.
— Закон позволяет не собирать подписи в том случае, если обустройство пандуса или других элементов доступной среды в доме финансируется из бюджета или внебюджетных источников, но без участия денег собственников квартир из этого дома.
— Да, сейчас мнения жильцов спрашивают, потому что по Жилищному кодексу они равноправно пользуются общими площадями. Но ведь у нас есть действующий закон «О социальной защите инвалидов в РФ», где прописана обязанность обеспечить безбарьерную среду. Почему эти конфликты всегда решаются в пользу кодекса?
— Это вопрос не ко мне, а к судебной практике. Суд в разных случаях может принять разные решения: либо по федеральному закону, либо по Жилищному кодексу. И это касается не только пандусов. Был случай, когда ребенок с расстройством аутистического спектра нуждался в видеокамере в подъезде, чтобы чувствовать себя в безопасности, а управляющая компания отказала его семье из-за решения других жильцов.
— О проблеме сбора подписей, чтобы инвалид мог выходить из дома, говорят уже давно. Около десяти лет точно. Над этой поправкой комитет работал весь период шестого созыва. Почему так долго?
— Ну, законодательный процесс не столь быстрый. Как проходит процедура: закон принимается в первом чтении, если он принят, то принимаются поправки ко второму. На пленарном заседании эти поправки рассматриваются. Если законопроект касается финансирования и дополнительных источников, то необходимо мнение о нем правительства. Если требуется финансирование из регионального бюджета, то спрашивают мнения всех субъектов РФ. Правовое управление администрации президента следит за исполнением прав человека...
— Но новая поправка не потребует дополнительных денег.
— А законопроект в нынешнем виде появился года полтора назад. Был предыдущий вариант, о котором нас спрашивали, а почему эти нормы дублируются в Жилищном кодексе? Мы там пытались внести изменения не в 44-ю статью ЖК, а в 36-ю, и прописать то, что уже прописано в других законах. По тому варианту собственников в многоквартирном доме жестко обязывали финансировать обустройство пандуса в любом случае, а это нарушение их прав. И потом мы пришли к нынешнему варианту законопроекта.
— В предыдущем созыве Госдумы, куда вы тоже входили, проблема доступа в многоквартирные дома озвучивалась?
— Нет.
— Нет? В Думе было два депутата на инвалидных колясках, и проблеме много лет!
— Обращения граждан появились в 2009–2010 годах, я именно тогда об этой теме услышал. Видимо, после того как Россия стала активно готовиться к Паралимпийским играм в Сочи, много людей с инвалидностью решили, что хватит сидеть дома — а на улицу-то выйти нельзя. Может быть, поэтому стали так часто обращаться.
— Люди с инвалидностью, с которыми я общаюсь, говорят о трех проблемных направлениях: о доступе к образованию, трудоустройстве и — отдельные категории — о доступе к лекарствам. На это все жалуются. Все эти права давно закреплены в законе «О социальной защите инвалидов в РФ». Как вы оцениваете этот закон, если понятно, что он как минимум в этой части не работает?
— Это вопрос, наверное, не ко мне, а к законодателям, которые в 1995 году принимали законы. Он прогрессивный с точки зрения изложения сути и защиты прав. Но, к сожалению, принимая закон, забыли просчитать, сколько он будет стоить. Поэтому он себя дискредитировал. Тем более что потом был принят закон о монетизации льгот, который вообще все разрушил, — тоже великолепная идея, но ресурсов на нее было мало, и многие люди вообще лишились льготных услуг. Скажите сами, закон о социальной защите инвалидов выполняет ту миссию, которую в него закладывали в 1995-м? Я считаю, что нет. Он настраивал человека на долгие судебные тяжбы с государством и бизнесом по защите своих прав, например, при исполнении статьи 15-й о доступности среды.
— Вы сами передвигаетесь на коляске. От каких неудобств и проблем людей с инвалидностью страдаете вы?
— Я получил травму в 1986 году. Два года у меня не было коляски, и пять лет я вообще не мог выйти из квартиры на четвертом этаже хрущевки. Тогда я занимался на тренажерах, писал письма и звонил друзьям, учился в школе на дому. Наверное, три года врачи убеждали меня, что я буду ходить.
Потом я поступил в Красноярский госуниверситет, папа и дядя стали возить меня на лекции. Но у меня низкая травма и сильные руки, и благодаря курсам реабилитации я научился преодолевать ступеньки и бордюры.
В 1993 году я переехал в Москву, жил на третьем этаже в доме без лифта. Каждый день спускался на руках по лестнице, ехал на вокзал, садился в электричку и отправлялся тренироваться. Пять лет, зимой и летом, каждый день, пока нам не подарили машину.
Сейчас тяжело сказать, от чего я страдаю. Никогда не страдал: ни в 1990-е, ни сейчас.
— Ну, я ведь о трудностях спрашиваю, а не об ощущениях.
— Самое трудное, наверное, для любого человека на коляске, когда подъезжаешь к зданию, а там ступеньки. И некого попросить помочь. Было бы у меня время, я бы каждый раз, как сталкиваюсь с этим, обращался в суд. Еще обидно, когда едешь куда-то или летишь с сопровождающим и сотрудники учреждений или аэропорта общаются не с тобой, а с этим сопровождающим.
Михаил Терентьев в Перми проверяет доступность среды для лиц с ограниченными возможностями
— А не обидно ли работать в органе, принимающем очень трудноисполняемые законы?
— Я стараюсь принимать такие законы, чтобы они работали автоматически, без обращения в суд.
— В нашем парламенте люди с инвалидностью представлены хорошо — четыре человека.
— Больше. Четверо — это только на колясках. Восемь.
— Тем более. Считаете ли вы эффективным ваше лобби в Госдуме?
— Очень эффективно. Надо, чтобы и дальше в Думу входили люди, защищающие интересы инвалидов.
— Но некоторые другие законопроекты принимаются буквально за несколько недель, а ваша поправка в Жилищный кодекс, опять напомню, обсуждалась весь созыв.
— Законопроекты, принятые быстро, видимо, отработаны более эффективно, чем те законы, которые принимаются долго.
— Это «закон-то Димы Яковлева» эффективно отработан?
— Наверное, да. А вы считаете, что этот закон плохо отразился на развитии общества по отношению к помощи людям с инвалидностью? Я так не считаю.
— А как же сироты-инвалиды, которые могли бы быть усыновлены на Западе, но остались в детдомах?
— У меня нет под рукой статистики, но благодаря этому закону государство стало внимательнее относиться к проживающим в интернатах. И таких проживающих стало меньше.
— То есть их больше стали усыновлять в России?
— Конечно.
— Но вы же сами за этот закон (поправку), во-первых, не голосовали, во-вторых, говорили информагентствам, что считаете ее преждевременной.
— Если мы не голосуем за поправку, значит, не поддерживаем ее.
— Так вот. Вы изменили свое мнение?
— Нет. Я говорю: да, этот закон нарушал права конкретных людей, проживающих в интернатах, но в целом он позитивно сказался на отношении государства к решению этой проблемы.
— И сейчас вы считаете, что он был принят своевременно.
— Наверное, да. Понимаете, мы обсуждали вариант, чтобы эта реформа не касалась людей с инвалидностью. И можно было и дальше спихивать обязанности государства по их воспитанию на другие страны, но такая жесткая позиция, я считаю, была лучше для развития России в целом.
— Почти по Достоевскому: благополучие государства или слеза младенца?
— Не благополучие государства, а развитие общества. Для государства лучше тогда, когда надо тратить меньше денег. С этой точки зрения выгоднее было не принимать этот закон вообще.
— Но ведь можно было сначала подготовить среду внутри страны, а потом принимать.
— Приведу пример с Конвенцией о правах инвалидов. В течение пяти лет после ее подписания шли дискуссии с исполнительной властью. Они тоже говорили: «Давайте сначала все подготовим, а уже потом ратифицируем». В конце концов сам же Минтруд сказал: нет, все же давайте ратифицируем, чтобы работал межведомственный подход. Чтобы стал доступным транспорт, образование, спорт, культура. Они просто устали, видно, согласовывать вопросы без давления закона.
— Давайте поговорим о том, как сейчас меняются критерии признания человека инвалидом и присвоения групп — о реформе Минтруда. Министерство советовалось с вами, прежде чем ее проводить?
— Конечно, оно консультировалось с ВОИ.
— Как вы ее оцениваете?
— Приказ Минтруда, после выхода которого мы слышим о сокращении числа людей с инвалидностью на 240 тысяч (за счет неполучения человеком группы инвалидности. — РП), нуждается в совершенствовании. И этим министерство, насколько я знаю, активно занимается. Но сам новый подход к определению инвалидности я считаю верным. До 2015 года инвалид человек или нет, определял эксперт. Субъективно. В 2015 году был проведен переход на балльную (процентную) систему: меньше 40% ограничений функций здоровья — неинвалид, больше 40% — начинается определение инвалидности. Это более объективно.
Теперь о жалобах на недостатки. Мы уже выступили на расширенной коллегии Минтруда в апреле 2016-го, где потребовали учитывать еще и фактор возраста, чтобы дети с генетическими заболеваниями не остались без помощи. Министерство провело мониторинг, который закончился 30 июня, и на его основании могут быть внесены изменения в приказ. Но если мы сейчас сделаем шаг назад и скажем, что вся балльная система неэффективна, это будет неправильно.
— К тому времени, как вы вошли в пятый состав Госдумы в 2007 году, вы были уже состоявшимся человеком и спортсменом...
— Да, я завоевал тогда уже шесть паралимпийских медалей и активно занимался спортом, помогал молодым спортсменам.
Первый день XV Съезда ВПП «Единая Россия». Дискуссионная площадка «Социальная политика»
— ...я хочу спросить, зачем вы пошли в политику?
— Стечение обстоятельств. В 2006 году я участвовал в заявке на право проведения Олимпиады и Паралимпиады в Сочи. Я учился в Дипломатической академии МИД, и знания из академии и предложение участвовать в работе заявочного комитета совпали. Тогда многие говорили, что идею проведения Игр в Сочи никто в мире не поддержит, а я только время потеряю. А когда мы завоевали право принимать Олимпиаду, я решил, что моя миссия выполнена и можно спокойно дальше заниматься спортом.
Но через две недели мне позвонил руководитель ЦИК «Единой России» и предложил участвовать в политической деятельности. Это был трудный выбор, но мои друзья и я решили, что в политике я принесу больше пользы развитию спорта и поддержке спортивных команд. Я не жалею. Спорт стал развиваться в прогрессии, вот в этом году в Рио едет паралимпийская делегация из 450 спортсменов.
— Зачем вы баллотируетесь в следующую Думу?
— У меня есть большое поле деятельности — ВОИ. Это мощная сетевая организация, которая имеет вес, и будет иметь, если мы станем ее укреплять и реализовывать законопроекты по занятости инвалидов, их вовлечению в активную жизнь и мониторить ситуацию на местах. А чтобы этот инструмент эффективно использовать, надо быть в той среде, где принимаются решения.
— Но вы могли бы быть просто председателем влиятельнейшей ВОИ и предлагать инициативы. Это дало бы вам больше независимости.
— Да, больше независимости, больше критики власти, более принципиальную позицию, которая позволила бы активно заявлять о каких-то вещах и говорить: как здесь все плохо! Меня спросили бы: «А что вы хотите? Предлагайте». А я бы сказал: «Я буду дальше критиковать». Это же проще.
— Так предлагайте. Как общественник.
— Да, очень легко предлагать непроработанные инициативы, которые пойдут в мусорку.
— Но у вас есть законотворческий опыт!
— Я считаю, что этот опыт продуктивнее применять внутри процесса.
— Позиция понятна. Сейчас в коридоре уборщица сказала мне, что в Госдуме нет женского туалета для людей с инвалидностью. На этом этаже и правда нет.
— Это вы не туда ходили. Туалет для инвалидов оборудован, и на нем нет знака, что он мужской.
— Есть!
— Значит, надо снять. Вообще-то, он общий. И он не единственный в здании приспособлен.
«Я считаю лобби людей с инвалидностью в Госдуме очень эффективным»
Депутат на коляске Михаил Терентьев — о «поправке Димы Яковлева», безбарьерной среде и о том, почему основной закон для инвалидов не исполняется без суда / Почему люди с инвалидностью в России до сих пор не имеют эффективно работающих законов / «Сильные духом»
Основной закон, регулирующий права людей с инвалидностью в России, дискредитировал себя, а вот «закон Димы Яковлева» был своевременным и стратегически верным, считает зампред комитета Госдумы по труду, социальной политике и делам ветеранов, председатель Всероссийской организации инвалидов (ВОИ) Михаил Терентьев, сам передвигающийся на инвалидной коляске. ©
Михаил Терентьев
«Русская планета» расспросила Терентьева, в прошлом спортсмена-паралимпийца, почему люди с инвалидностью в России до сих пор не имеют безукоризненно работающих законов, хотя в самом парламенте есть как минимум восемь депутатов с особыми нуждами.
— Давайте поговорим о вашем законопроекте, который проходит сейчас первое чтение. Вы вносите изменения в Жилищный кодекс, по которым жильцы не должны препятствовать установке пандуса в подъезде многоквартирного дома, где живет инвалид. Эта поправка разрешает человеку с инвалидностью не собирать с соседей подписи, что они согласны на это.
— Закон позволяет не собирать подписи в том случае, если обустройство пандуса или других элементов доступной среды в доме финансируется из бюджета или внебюджетных источников, но без участия денег собственников квартир из этого дома.
— Да, сейчас мнения жильцов спрашивают, потому что по Жилищному кодексу они равноправно пользуются общими площадями. Но ведь у нас есть действующий закон «О социальной защите инвалидов в РФ», где прописана обязанность обеспечить безбарьерную среду. Почему эти конфликты всегда решаются в пользу кодекса?
— Это вопрос не ко мне, а к судебной практике. Суд в разных случаях может принять разные решения: либо по федеральному закону, либо по Жилищному кодексу. И это касается не только пандусов. Был случай, когда ребенок с расстройством аутистического спектра нуждался в видеокамере в подъезде, чтобы чувствовать себя в безопасности, а управляющая компания отказала его семье из-за решения других жильцов.
— О проблеме сбора подписей, чтобы инвалид мог выходить из дома, говорят уже давно. Около десяти лет точно. Над этой поправкой комитет работал весь период шестого созыва. Почему так долго?
— Ну, законодательный процесс не столь быстрый. Как проходит процедура: закон принимается в первом чтении, если он принят, то принимаются поправки ко второму. На пленарном заседании эти поправки рассматриваются. Если законопроект касается финансирования и дополнительных источников, то необходимо мнение о нем правительства. Если требуется финансирование из регионального бюджета, то спрашивают мнения всех субъектов РФ. Правовое управление администрации президента следит за исполнением прав человека...
— Но новая поправка не потребует дополнительных денег.
— А законопроект в нынешнем виде появился года полтора назад. Был предыдущий вариант, о котором нас спрашивали, а почему эти нормы дублируются в Жилищном кодексе? Мы там пытались внести изменения не в 44-ю статью ЖК, а в 36-ю, и прописать то, что уже прописано в других законах. По тому варианту собственников в многоквартирном доме жестко обязывали финансировать обустройство пандуса в любом случае, а это нарушение их прав. И потом мы пришли к нынешнему варианту законопроекта.
— В предыдущем созыве Госдумы, куда вы тоже входили, проблема доступа в многоквартирные дома озвучивалась?
— Нет.
— Нет? В Думе было два депутата на инвалидных колясках, и проблеме много лет!
— Обращения граждан появились в 2009–2010 годах, я именно тогда об этой теме услышал. Видимо, после того как Россия стала активно готовиться к Паралимпийским играм в Сочи, много людей с инвалидностью решили, что хватит сидеть дома — а на улицу-то выйти нельзя. Может быть, поэтому стали так часто обращаться.
— Люди с инвалидностью, с которыми я общаюсь, говорят о трех проблемных направлениях: о доступе к образованию, трудоустройстве и — отдельные категории — о доступе к лекарствам. На это все жалуются. Все эти права давно закреплены в законе «О социальной защите инвалидов в РФ». Как вы оцениваете этот закон, если понятно, что он как минимум в этой части не работает?
— Это вопрос, наверное, не ко мне, а к законодателям, которые в 1995 году принимали законы. Он прогрессивный с точки зрения изложения сути и защиты прав. Но, к сожалению, принимая закон, забыли просчитать, сколько он будет стоить. Поэтому он себя дискредитировал. Тем более что потом был принят закон о монетизации льгот, который вообще все разрушил, — тоже великолепная идея, но ресурсов на нее было мало, и многие люди вообще лишились льготных услуг. Скажите сами, закон о социальной защите инвалидов выполняет ту миссию, которую в него закладывали в 1995-м? Я считаю, что нет. Он настраивал человека на долгие судебные тяжбы с государством и бизнесом по защите своих прав, например, при исполнении статьи 15-й о доступности среды.
— Вы сами передвигаетесь на коляске. От каких неудобств и проблем людей с инвалидностью страдаете вы?
— Я получил травму в 1986 году. Два года у меня не было коляски, и пять лет я вообще не мог выйти из квартиры на четвертом этаже хрущевки. Тогда я занимался на тренажерах, писал письма и звонил друзьям, учился в школе на дому. Наверное, три года врачи убеждали меня, что я буду ходить.
Потом я поступил в Красноярский госуниверситет, папа и дядя стали возить меня на лекции. Но у меня низкая травма и сильные руки, и благодаря курсам реабилитации я научился преодолевать ступеньки и бордюры.
В 1993 году я переехал в Москву, жил на третьем этаже в доме без лифта. Каждый день спускался на руках по лестнице, ехал на вокзал, садился в электричку и отправлялся тренироваться. Пять лет, зимой и летом, каждый день, пока нам не подарили машину.
Сейчас тяжело сказать, от чего я страдаю. Никогда не страдал: ни в 1990-е, ни сейчас.
— Ну, я ведь о трудностях спрашиваю, а не об ощущениях.
— Самое трудное, наверное, для любого человека на коляске, когда подъезжаешь к зданию, а там ступеньки. И некого попросить помочь. Было бы у меня время, я бы каждый раз, как сталкиваюсь с этим, обращался в суд. Еще обидно, когда едешь куда-то или летишь с сопровождающим и сотрудники учреждений или аэропорта общаются не с тобой, а с этим сопровождающим.
Михаил Терентьев в Перми проверяет доступность среды для лиц с ограниченными возможностями
— А не обидно ли работать в органе, принимающем очень трудноисполняемые законы?
— Я стараюсь принимать такие законы, чтобы они работали автоматически, без обращения в суд.
— В нашем парламенте люди с инвалидностью представлены хорошо — четыре человека.
— Больше. Четверо — это только на колясках. Восемь.
— Тем более. Считаете ли вы эффективным ваше лобби в Госдуме?
— Очень эффективно. Надо, чтобы и дальше в Думу входили люди, защищающие интересы инвалидов.
— Но некоторые другие законопроекты принимаются буквально за несколько недель, а ваша поправка в Жилищный кодекс, опять напомню, обсуждалась весь созыв.
— Законопроекты, принятые быстро, видимо, отработаны более эффективно, чем те законы, которые принимаются долго.
— Это «закон-то Димы Яковлева» эффективно отработан?
— Наверное, да. А вы считаете, что этот закон плохо отразился на развитии общества по отношению к помощи людям с инвалидностью? Я так не считаю.
— А как же сироты-инвалиды, которые могли бы быть усыновлены на Западе, но остались в детдомах?
— У меня нет под рукой статистики, но благодаря этому закону государство стало внимательнее относиться к проживающим в интернатах. И таких проживающих стало меньше.
— То есть их больше стали усыновлять в России?
— Конечно.
— Но вы же сами за этот закон (поправку), во-первых, не голосовали, во-вторых, говорили информагентствам, что считаете ее преждевременной.
— Если мы не голосуем за поправку, значит, не поддерживаем ее.
— Так вот. Вы изменили свое мнение?
— Нет. Я говорю: да, этот закон нарушал права конкретных людей, проживающих в интернатах, но в целом он позитивно сказался на отношении государства к решению этой проблемы.
— И сейчас вы считаете, что он был принят своевременно.
— Наверное, да. Понимаете, мы обсуждали вариант, чтобы эта реформа не касалась людей с инвалидностью. И можно было и дальше спихивать обязанности государства по их воспитанию на другие страны, но такая жесткая позиция, я считаю, была лучше для развития России в целом.
— Почти по Достоевскому: благополучие государства или слеза младенца?
— Не благополучие государства, а развитие общества. Для государства лучше тогда, когда надо тратить меньше денег. С этой точки зрения выгоднее было не принимать этот закон вообще.
— Но ведь можно было сначала подготовить среду внутри страны, а потом принимать.
— Приведу пример с Конвенцией о правах инвалидов. В течение пяти лет после ее подписания шли дискуссии с исполнительной властью. Они тоже говорили: «Давайте сначала все подготовим, а уже потом ратифицируем». В конце концов сам же Минтруд сказал: нет, все же давайте ратифицируем, чтобы работал межведомственный подход. Чтобы стал доступным транспорт, образование, спорт, культура. Они просто устали, видно, согласовывать вопросы без давления закона.
— Давайте поговорим о том, как сейчас меняются критерии признания человека инвалидом и присвоения групп — о реформе Минтруда. Министерство советовалось с вами, прежде чем ее проводить?
— Конечно, оно консультировалось с ВОИ.
— Как вы ее оцениваете?
— Приказ Минтруда, после выхода которого мы слышим о сокращении числа людей с инвалидностью на 240 тысяч (за счет неполучения человеком группы инвалидности. — РП), нуждается в совершенствовании. И этим министерство, насколько я знаю, активно занимается. Но сам новый подход к определению инвалидности я считаю верным. До 2015 года инвалид человек или нет, определял эксперт. Субъективно. В 2015 году был проведен переход на балльную (процентную) систему: меньше 40% ограничений функций здоровья — неинвалид, больше 40% — начинается определение инвалидности. Это более объективно.
Теперь о жалобах на недостатки. Мы уже выступили на расширенной коллегии Минтруда в апреле 2016-го, где потребовали учитывать еще и фактор возраста, чтобы дети с генетическими заболеваниями не остались без помощи. Министерство провело мониторинг, который закончился 30 июня, и на его основании могут быть внесены изменения в приказ. Но если мы сейчас сделаем шаг назад и скажем, что вся балльная система неэффективна, это будет неправильно.
— К тому времени, как вы вошли в пятый состав Госдумы в 2007 году, вы были уже состоявшимся человеком и спортсменом...
— Да, я завоевал тогда уже шесть паралимпийских медалей и активно занимался спортом, помогал молодым спортсменам.
Первый день XV Съезда ВПП «Единая Россия». Дискуссионная площадка «Социальная политика»
— ...я хочу спросить, зачем вы пошли в политику?
— Стечение обстоятельств. В 2006 году я участвовал в заявке на право проведения Олимпиады и Паралимпиады в Сочи. Я учился в Дипломатической академии МИД, и знания из академии и предложение участвовать в работе заявочного комитета совпали. Тогда многие говорили, что идею проведения Игр в Сочи никто в мире не поддержит, а я только время потеряю. А когда мы завоевали право принимать Олимпиаду, я решил, что моя миссия выполнена и можно спокойно дальше заниматься спортом.
Но через две недели мне позвонил руководитель ЦИК «Единой России» и предложил участвовать в политической деятельности. Это был трудный выбор, но мои друзья и я решили, что в политике я принесу больше пользы развитию спорта и поддержке спортивных команд. Я не жалею. Спорт стал развиваться в прогрессии, вот в этом году в Рио едет паралимпийская делегация из 450 спортсменов.
— Зачем вы баллотируетесь в следующую Думу?
— У меня есть большое поле деятельности — ВОИ. Это мощная сетевая организация, которая имеет вес, и будет иметь, если мы станем ее укреплять и реализовывать законопроекты по занятости инвалидов, их вовлечению в активную жизнь и мониторить ситуацию на местах. А чтобы этот инструмент эффективно использовать, надо быть в той среде, где принимаются решения.
— Но вы могли бы быть просто председателем влиятельнейшей ВОИ и предлагать инициативы. Это дало бы вам больше независимости.
— Да, больше независимости, больше критики власти, более принципиальную позицию, которая позволила бы активно заявлять о каких-то вещах и говорить: как здесь все плохо! Меня спросили бы: «А что вы хотите? Предлагайте». А я бы сказал: «Я буду дальше критиковать». Это же проще.
— Так предлагайте. Как общественник.
— Да, очень легко предлагать непроработанные инициативы, которые пойдут в мусорку.
— Но у вас есть законотворческий опыт!
— Я считаю, что этот опыт продуктивнее применять внутри процесса.
— Позиция понятна. Сейчас в коридоре уборщица сказала мне, что в Госдуме нет женского туалета для людей с инвалидностью. На этом этаже и правда нет.
— Это вы не туда ходили. Туалет для инвалидов оборудован, и на нем нет знака, что он мужской.
— Есть!
— Значит, надо снять. Вообще-то, он общий. И он не единственный в здании приспособлен.
Алёна Быкова
«Русская планета», 16 июля 2016
«Русская планета», 16 июля 2016