Социальный портал "ALEV"

Как возникли благотворительные проекты на Первом канале, рассказал заместитель генерального директора Кирилл Клейменов. «Милосердие.ru» начинает серию материалов о «телеблаготворительности»

— Какой благотворительный проект на телеканале был самым первым?

— Все началось с конкретного человека. У нас на канале работала очень хорошая молодая женщина. Ее звали Юля Лешан. Она, к сожалению, умерла от рака два года назад. Она была стилистом: гримировала ведущих перед эфиром, помогала подбирать им одежду. И параллельно работала волонтером в детской больнице.

Однажды она ко мне пришла и сказала: давай, купим белые пластмассовые плафоны в «Икеа» — стоили они совсем дешево, буквально несколько рублей штука — мы их здесь разрисуем, продадим внутри дирекции, аукцион среди сотрудников проведем, а деньги я отвезу в больницу. И перечислила, что нужно купить.

Я ей сказал: Юль, отличная идея, давай только масштаб увеличим. Плафоны покупай, их распишут наши ведущие из разных дирекций, не только из «новостей». Мы подтянем не только Катю Андрееву, Диму Борисова, Валерию Кораблеву, Виталия Елисеева, но и Лену Малышеву, Ваню Урганта, Андрея Малахова – всех известных ведущих. Мы это снимем, сделаем историю для наших зрителей, устроим аукцион, выручим деньги, а потом расскажем, как это все мы потратили.

Проект назвали «Добрый свет». И мне кажется, что задействовать в благотворительных целях SMS придумали именно мы.

Мы были ошарашены тем, что получилось в итоге. У меня, кстати, в кабинете тоже стоит плафон, за который я «рубился» на аукционе. Цены на наши плафоны взлетели невероятно. Мы даже боялись, что люди поднимут цену, а потом откажутся все это покупать. Но все свои обязательства выполнили.

Дальше мы эти деньги собрали, посчитали, и были потрясены их количеством. Мы обзвонили больницы в областных центрах, я лично звонил губернаторам, где есть детские онкологические отделения, узнали, что им нужнее всего. Мы все это купили – от сепараторов крови до импортных пластырей, чтобы катетеры фиксировать – и сделали целый информационный сериал про то, как мы все это отвозим, и кто получатели нашей помощи.

Когда проект закончился, мы выдохнули и вытерли пот со лба, потому что это оказалось невероятно сложно. Но сказать: все, тема закрылась, у нас впереди много своей работы, — мы уже не могли. Мы поняли, что получили колоссальный резонанс, людей это зацепило. В приемной стояла очередь из представителей фондов, на нас обрушился вал просьб от мам несчастных детей, которым наша помощь была острейшим образом нужна. Как с этим обращаться? Ты же не возьмешь на себя смелость кому-то отказывать.

Нужно было все это систематизировать, отделить настоящее от ненастоящего, разобраться, у кого ситуация не терпит отлагательства, а кто может подождать. Это все точно не наша функция. Поэтому мы решили найти профессионального партнера, который набил себе уже все шишки и знает все ходы. Мы пообщались с несколькими фондам, и нам показалось, что Русфонд отвечает всем тем критериям, которые мы для себя обозначили. Мы стали с ними работать и о сделанном выборе не жалеем. Так появился проект «Русфонд на Первом».

— Как отбирают истории для сюжетов?

— Русфонд присылает нам по сути истории болезни, из которых мы выбираем ту, которая становится заглавной в сюжете, и еще несколько резервных. Тут учитывается очень много обстоятельств. Все истории достойны быть в эфире, но не все можно снять хорошо. Часто возникает проблема с родителями, которые понимают, что съемка нужна, это поможет и их ребенку и тем, кто стоит в очереди, но все равно зажимаются и сопротивляются. Наши продюсеры предварительно работают с этими людьми, выясняют, насколько съемка может состояться.

Была история, когда съемочная группа прилетела в командировку в Екатеринбург, а ребенок, подросток, отказался сниматься. Родители были настроены, а он не захотел. Такое случается.

Конечно, для людей это чувствительно – рассказывать о своем горе такой аудитории. Я с большим уважением к ним отношусь и понимаю, сколько им приходится испытать. Тем не менее, мы ищем какие-то ходы, чтобы они в этом приняли участие. Это помогает раскрыться и последующим участникам проекта, они смотрят наши сюжеты и понимают, что в съемках нет ничего ужасного.

Мне кажется, это важно и для зрителей. Очень важно, чтобы люди научились видеть инвалида и не отводить глаз в какой-то ситуации, если это связано с внешними проявлениями тяжелой болезни.

— В чем особенности работы тележурналиста, задействованного в благотворительном проекте?

— Это требует от нас определенной подготовки. Какие-то вещи нужно очень деликатно снимать, и этому нигде не учат. Мы просто идем по тонкому льду, шажочками. И операторы, и корреспонденты сами учатся про это рассказывать и снимать.

Например, у нас была история про мальчика с деликатной проблемой, у него были и остаются сложности с мочеполовой системой. Помочь ему в нашей стране было невозможно. И невозможно было оставить его в таком положении. Надо было понять, как об этом рассказать. Можно не делать про это сюжет, можно сделать еще одну историю про борьбу с лейкемией, но я считаю это неправильным. Потому что такие сюжеты многому учат нас всех по разные стороны экрана.

Конечно, показывая такие истории, мы рискуем тем, что гипотетический зритель может переключиться. Но наша задача – сохранить его.

Мы ведь не благотворительная организация, мы зарабатываем деньги. С нас никто не снимает функции сохранения и наращивания аудитории. Благотворительные проекты – это важная и тонкая миссия, которую мы для себя придумали, нас никто не назначил ее выполнять.

— Какой результат получает телеканал от выпуска сюжетов о подопечных Русфонда?

— Мы считаем, что делать такие сюжеты правильно, и для нас этого достаточно. Результат – это счастливые дети на фотографиях, которые выкладывает Русфонд. Я вижу этих детей на экране, когда группа приезжает с отчетным сюжетом, я их помню всех. Вижу, что этот ребенок пошел, этот перестал мучиться. У этого была гамартома гипоталамуса, ему сделали операцию в Японии, и теперь он не кричит от страха по ночам, а смеется, растет и развивается. Когда ребенку делают пересадку почки, он меняется не глазах за считанные недели. Вот это и есть самый главный результат.

— Как появилась идея добавить благотворительную составляющую в такой рейтинговый проект, как «Голос»?

— «Голос» — настолько большой проект, и настолько не про деньги, что нам показалось неправильным предложить людям решать судьбу победителей, а потом использовать деньги от SMS-голосования как свой доход. Во всем мире средства, полученные таким образом, становятся доходом телеканала и его партнеров среди сотовых операторов, часть денег уходит владельцу лицензии на программу. Но нам стало понятно, что в проекте «Голос» мы не можем так поступить.

Абсолютно органично придумалась история с перечислением этих денег благотворительным фондам. Первым партнером стал «Русфонд», а начиная с третьего сезона было решено поддерживать и другие организации. Каждый прямой эфир «Голоса» предваряется сюжетом в программе «Время», где мы должны рассказать зрителям о фонде, в пользу которого будет проходить голосование. Понятно, что ведущий проекта «Голос» Дмитрий Нагиев тоже об этом говорит, но у нас есть возможность показать работу этих людей нагляднее.

— Как телеканал выбирает партнеров среди фондов?

— Фонд должен быть надежен, иметь широкий круг подопечных и опыт работы с большими суммами пожертвований. Кроме того, у фонда должна быть целевая программа, на которую будут перечислены деньги, полученные с помощью SMS-голосования. В случае с «Верой», например, мы собирали деньги на детский хоспис. Здание им было предоставлено, но оно было пустое. Его нужно было привести в порядок, оснастить, закупить туда мебель, технику, нанять людей.

— Какие перспективы у «телеблаготворительности» в целом?

— Помощь другим потихоньку становится нормой и привычным делом. Частью жизни. Все-таки люди хотят быть хорошими или ощущать себя хорошими. Отправив SMS, совсем не сложно получить это чувство. Это возможность, не очень сильно себя обременяя, ощутить, что кому-то реально помог. Может быть, я все свожу к простой потребительской модели, но это же работает.

Помните, был еще благотворительный марафон в пользу пострадавших от наводнения на Дальнем Востоке? Там тоже собрали колоссальные деньги, построили дома, где люди живут, и тепло у них зимой, вот что важно. Это сделали мы с вами и наши с вами соотечественники — все вместе.

Ссылка на источник

На данный момент российская благотворительность переживает не лучшие времена. Зачастую главами благотворительных фондов становятся жены бизнесменов, политиков и местных чиновников, люди искусства и бывшие работники СМИ. Несмотря на распространенное мнение, многие из них искренне заинтересованы в успехе своей работы и их целью не является отмывание денег. Я лично знаю нескольких достаточно богатых людей, которые занялись благотворительностью, искренне желая помочь «особым детям», и  такие люди есть в любой области благотворительности, начиная от помощи бездомным животным и кончая реабилитацией взрослых, больных раком. Кроме того, для многих глав благотворительных организаций и их семей (особенно когда эти семьи известные и влиятельные), успех работы благотворительных фондов — это показатель их социальной ответственности, и этот успех помогает им сформировать нужный им имидж.

Тем не менее, лидеры российских благотворительных организаций снова и снова повторяют одни и те же ошибки.
В этой статье я хочу обратить внимание на четыре ошибки, которые допускают большинство руководителей российских благотворительных организаций.

1) Изменение системы или индивидуальная помощь?

В 1909 Джон Рокфеллер I, который до сих пор считается самым богатым бизнесменом в истории человечества, и чье состояние на момент смерти было в полтора раза больше ВВП США, издал свои мемуары. Одна из глав этих мемуаров называлась «искусство давать» и была посвящена вопросам благотворительности. На Западе эта книга стала настольной для многих филантропов того времени, и много влиятельных людей во всем мире переняли рокфеллеровские взгляды на благотворительность. В каком-то смысле эти взгляды положили начало современной Западной филантропии.

В своих мемуарах Джон Рокфеллер провозгласил, что, говоря условно, если стоит выбор между тем, чтобы пожертвовать деньги на изменение системы и тем, чтобы дать деньги конкретным людям всегда предпочтительнее менять систему.

Например, финансирование медицинских исследований по борьбе с определенным заболеванием более выгодно, чем оплата лечения конкретных людей, которые на данный момент страдают этим заболеванием. Ведь если вы дадите деньги на лечение двадцати людям, то вы спасете только двадцать человек, но если вы профинансируете медицинское исследование, вы можете спасти жизни миллионов.

Рокфеллер вкладывал много денег в улучшение системы образования, в том числе в то, чтобы высшее образование стало более доступным для малоимущих граждан. Ведь если вы будете просто раздавать деньги бедным, то, вероятнее всего, эта помощь будет «не долгосрочной» — деньги у них скоро кончатся, а их дети, вероятнее всего, тоже будут жить за чертой бедности. Но если эти дети смогут получить образование, то ни им, ни их собственным семьям больше не придется милостыню.

По неизвестной мне причине в России 2016 года большинство филантропов не понимают этого простого закона благотворительности, который использовался еще в начале двадцатого века.
Я знаю, что иногда очень хочется помочь конкретным людям, и это совершенно нормально, такая благотворительность тоже очень важна, и она тоже имеет права на существование.
Но если бы наши благотворительные фонды не были бы так сосредоточены на адресной помощи и на работе с маленькими группами людей, а уделяли бы больше внимания и средств улучшению системы в целом, то многие проблемы в современном российском обществе были бы уже частично или полностью решены.

Например, если бы организации, чья цель – помогать аутичным людям, занялись бы проведением спецкурсов для врачей, преподавателей и работников по кадрам и при этом потратили бы на это те суммы, которые они тратят на то, чтобы научить группку аутичных подростков готовить еду и шить на швейной машинке, то у этих и миллионов других подростков было бы больше шансов работать на той работе, на которой они хотят работать. Вдобавок, это могло бы спасти миллионы аутичных детей от травли в школе и миллионы аутичных людей всех возрастов смогли бы получить правильные диагнозы.

2) Символические фигуры вместо реальных людей.

Эту ошибку совершают многие благотворительные фонды, чья цель помогать людям, принадлежащим к определенной категории.

Вернемся к последнему примеру из предыдущего пункта и рассмотрим его в расширенном варианте.

Многие благотворительные фонды помощи инвалидам, которые обладают достаточным количеством средств, считают своим долгом обучить этих инвалидов рабочим специальностям. Причем зачастую список рабочих специальностей ограничен, профессию для молодых людей выбирают «помощники», а товары, которые производят молодые люди, могут распродаваться за счет того, что за них назначают более низкую цену.

К сожалению, инвалидам в России действительно крайне сложно найти работу. Но так ли стоит решать данную проблему?

Представьте что вы сами стали инвалидом. Вы мечтаете стать журналистом, но вы не можете поступить в ВУЗ, потому что там не созданы необходимые для вас условия. Вас не берут на работу ни в одно издательство, несмотря на достойное качество ваших работ, потому что вы «выглядите странно» и они «не знают, что от вас ожидать». Все, что вам остается – это записаться в единственное учебное заведение во всем городе, в котором созданы условия для таких людей как вы.
В этом учреждении вам  обещают помочь устроится на работу, и вы все еще надеетесь… надеетесь на что? На то, что вы сможете заниматься любимым делом! Но вместо этого вас начинают учить сколачивать табуретки! У вас нет желания этим заниматься, да и способностей особых нет. Но соглашаетесь на обучение, потому что вам больше некуда пойти, потому что иначе вы просто умрете с голоду.
После того как вас научили изготовлять табуретки, вас больше не хотят ничему учить. Ведь вы уже умеете делать табуретки. Ну, в принципе, вы можете освоить еще одну «рабочую» профессию, но зачем вам высшее образование, если вы делаете такие замечательные табуреточки? Зачем вам помощь в трудоустройстве, если ваши табуретки раскупают?
А раскупают их по цене, которая гораздо ниже всех цен на табуретки в городе! Ваши табуретки стоят дешевле просто потому, что их делали вы. Точнее просто потому, что вы инвалид.

Хотели бы вы оказаться в такой ситуации? Хотели бы вы, чтобы ваши дети или дети вашего лучшего друга оказались в подобной ситуации? Я так не думаю. Точно также я не думаю, что в такой ситуации хотели бы оказаться главы российских благотворительных фондов.

Считаете ли вы справедливым отказ в обучении или в трудоустройстве на основании пола или расы человека? Считаете ли вы допустимым, чтобы товар, который производят, например, женщины стоил дешевле такого же товара, который производят мужчины?
Я не думаю, что вы считаете это справедливым. Точно также как я не думаю, что это посчитали бы справедливым руководители российских благотворительных фондов.

Но почему-то главы благотворительных организаций часто не воспринимают своих подопечных как настоящих людей.

Этого можно было бы избежать, если бы они задавали себе простые вопросы, которые они себе не задают. Какую помощь они хотели бы получить, если бы они сами – или их близкие – были на месте их подопечных?

Если бы ваш ребенок оказался в детском доме, что бы вы хотели: чтобы его отвезли на дорогой новогодний фестиваль, но чтобы при этом он голодал весь год или чтобы у него постоянно была качественная еда?

Если бы ваш ребенок был  аутичным, чего бы вы хотели – чтобы он ходил в инклюзивные кинотеатры или чтобы он учился в инклюзивной школе?

Мне кажется, если бы руководители фондов использовали бы этот подход для того чтобы выбрать, на что именно стоит потратить средства, они совершали бы намного меньше ошибок.

3) Излишняя самоуверенность и кадровые проблемы.

Для того чтобы способствовать решению каких-либо проблем, надо знать, в чем, собственно, эти проблемы заключаются. Для того, чтобы помогать аутичными людям надо больше знать об особенностях аутичных людей, о том, чем они отличаются от неаутичных и как они воспринимают мир.

Вам может показаться странным, что я пишу о таких очевидных вещах.
Тем не менее, это не так очевидно, как вам может показаться.
В известном Санкт-Петербургском центре социальной абилитации и обучения аутичных людей «Антон тут рядом» аутичные люди вынуждены заниматься в помещениях, отгороженных друг от друга тряпичными перегородками, во всяком случае, так было летом 2015 года. В благотворительном фонде «Место под солнцем», одна из целей которого – помощь аутичным детям в Ленинградской области, глава фонда предлагала подавать мне «невербальные сигналы», слегка до меня дотрагиваясь. Она искренне полагала, что правильно говорить «аутентичный спектр», а не «аутичный спектр».
И ни один из тех работников этих двух организаций, с которыми я разговаривала на эти темы, не знал что такое «самоадвокация» и «парадигма нейроразнообразия».

Это не только проблемы двух конкретных питерских фондов – подобные проблемы пронизывают всю российскую систему благотворительности.
Как я писала в самом начале данной статьи, большинство руководителей российских благотворительных фондов ранее не работали в той области, в которой им приходится работать после создания фондов.

И многие из них не изучили новую область работы даже после создания фонда. Я считаю это серьезнейшей ошибкой. И эта ошибка становится еще более серьезной и даже опасной (ведь неправильная «помощь» можно сильно навредить), из-за неправильной кадровой политики данных фондов.

Джон Рокфеллер I, о котором я упоминала в начале этой статьи, не был специалистом в медицине. Тем не менее, в Рокфеллеровском институте медицинских исследований, который он основал, сделали множество важных медицинских открытий, в частности, открыли вирусную природу рака и выявили, что ДНК являются носителями генетической информации человека.

Секрет филантропических успехов Рокфеллера в том что, во-первых, и он, и его потомки умели находить грамотных советников, которые рекомендовали им, на какие именно благотворительные проекты стоит жертвовать деньги. А во-вторых, Рокфеллеры зачастую жертвовали деньги на создание учреждений, которые будут возглавлять люди, разбирающиеся в данной области.

Большинство руководителей российских фондов предпочитают самостоятельно руководить созданными ими организациями, при этом не изучая иностранный опыт (и это практически при полном отсутствии позитивного отечественного), не разбираясь в особенностях и проблемах тех, кому они хотят помочь и не нанимая грамотных советников.

В итоге —  некомпетентные руководители управляют плохо организованной группой некомпетентных работников.

4) Помощь людям без учета мнения этих людей.

Очевидно, что аутичные люди лучше знают, что значит быть аутистами, чем неаутичные руководители благотворительных фондов.  Люди с инвалидностью лучше знают, какая именно помощь им нужна, чем люди без инвалидности. Люди за чертою бедности понимают проблемы тех, кто живет за чертою бедности лучше, чем жены олигархов.

Это еще одна очевидная истина, о которой почему-то забывают руководители российских благотворительных фондов. Если бы они это учитывали, то многих проблем, которые являются следствием тех ошибок, что я описывала во втором и третьем пункте, удалось бы избежать.

Будущее российской благотворительности

Перспективы, которые я вижу на данный момент, кажутся мне не очень обнадеживающими.

Во-первых, потому что за всю историю существования российских благотворительных фондов большинство их руководителей во всех концах страны снова и снова повторяют те самые (и многие другие) ошибки, которые я перечислила выше. Они не учатся на опыте известных международных некоммерческих организаций, не изучают историю благотворительности (из которой можно было бы перенять много полезного) и редко исправляют собственные ошибки даже после того, как им на них указали и привели логические доводы в пользу перемен.

Во-вторых, в последние  годы в России проводится антизападная политика, настолько антизападная, что многие говорят о начале новой холодной войны. Эта новая политика сопровождается сильной про-российской пропагандой в СМИ и резким неприятием всего западного среди населения. Женам влиятельных людей и многим людям искусства не выгодно идти против этой государственной политики.
Как сказал мне один руководитель благотворительного фонда «Зачем нам западный опыт и зачем нам переводить американские статьи, если Америку все ненавидят?» (Про-российский курс – это, конечно, чудесно, но мне было бы интересно увидеть как подобные руководители благотворительных фондов и их мужья-чиновники пересаживаются на отечественные автомобили, и заменяют свои iPhone  отечественными мобильными телефонами)

Последствия таких настроений могут быть гораздо более тяжелыми, чем кажется на первый взгляд. Фактически это означает, что многие влиятельные люди, занимающиеся благотворительностью, будут избегать «традиционно западных» областей работы, таких как защита прав человека, защита прав животных, политика «ничего о нас без нас» при работе с инвалидами и другими группами населения (пункт 4) и т.п.
Кроме того, такие настроения могут крайне негативно отразится на благотворительном секторе в целом. Дело в том, что благотворительность – в том виде, в котором она существует сейчас в России, изначально создана полностью по Западному образцу. Идея «социально ответственного предпринимательства», благодаря которой многие семьи известных бизнесменов имеют благотворительные фонды, тоже чисто западная. Будет ли выгодно главам благотворительных фондов, слепо следующим так называемым про-российским курсом, сохранять свои «западные фонды», и какие методы они будут использовать для их развития, мне неизвестно.
Как показывает история, игнорирование позитивного иностранного опыта не приносит положительных результатов и значительно отдаляет от цели. Если  она, конечно, реально есть…

Ссылка на источник

Куда обычно уходят спортсмены после того, как наступает «пенсия»? В тренеры, чиновники или шоу-бизнес. Олеся Алиева ушла помогать особым детям

Олеся Алиева – одна из самых титулованных российских горнолыжниц. Несмотря на то, что она завершила карьеру 10 лет назад, многие ее рекорды так и не побиты. Уже два года Олеся — шеф-инструктор в благотворительном проекте «Лыжи мечты», и ее подопечные – дети с диагнозами ДЦП, аутизмом, синдромом Дауна — делают непрогнозируемые медиками успехи.

«Я не знала ничего об аутизме»

— О том, что горные лыжи полезны детям с двигательными нарушениями, я подумывала, когда еще сама каталась. После завершения карьеры в 2006 году из-за травмы я решила сначала, что хочу отдохнуть. Между двумя декретами пошла по стандарту: училась на инструктора, работала методистом в Федерации горнолыжного спорта. В какой-то момент стало ясно: я не офисный человек нисколько. Мне скучно. И именно в тот момент я увидела в соцсетях информацию о «Лыжах мечты».

С создателями «Лыж мечты» телеведущим Сергеем Белоголовцевым и его женой Натальей Олеся была знакома давно, и предложила себя в качестве волонтера. Прошла обучение, стала шеф-инструктором.

Сейчас проводит занятия в Москве, ездит по регионам и реабилитирует горными лыжами детей, которые и ходят-то с трудом.

Новая работа принесла в жизнь и сюрпризы, и сложности.

— Когда я ездила на соревнования и сборы за рубеж, я, конечно, видела особых людей. Там их не прятали. Я была знакома с диагнозами ДЦП, синдром Дауна. А вот с аутизмом впервые столкнулась только в «Лыжах мечты» и поначалу была обескуражена. Как можно научить человека слышать и слушаться тренера, если он пребывает в своем закрытом мире?

Пришлось засесть за специальные книжки. Изучив вопрос, Олеся справилась и с этим вызовом, который, пожалуй, оказался покруче, чем самая крутая вершина из ее спортивных вершин.

«Особый ребенок – как книга, читать которую надо очень бережно»

На вопрос о том, что больше всего нужно инструктору в работе с особыми детьми, Олеся Алиева отвечает: «Смелость. А еще доброта и терпение. Но прежде всего смелость. Каждый человек с нарушениями, какими бы они ни были, двигательными или ментальными, который приходит в «Лыжи мечты» — это как новая книга. Необходимо читать ее бережно и аккуратно, не разрывая страниц».

Разрывать страницы никто и не думает – тренеры в «Лыжах мечты» работают со своими подопечными максимально чутко  и адресно.

Гонки и сверхзадач нет, хотя каждый здесь, пожалуй, ежедневно выигрывает свою личную Олимпиаду.

Просто цели у каждого ребенка стоят разные: кому-то нужно научиться прямо держать спину и натренировать мышцы, чтобы самому удержать в руках ложку, а кому-то хочется вместе с родителями отправиться в горы и не отставать от них на склонах. Невозможного нет. За полных два сезона ученики Олеси Алиевой добились тех целей, что сами перед собой ставили.

6-летний Матвей, которого поначалу возили только в слайдере («ходунках на лыжах», фиксирующий больного ДЦП и не дающий упасть), сейчас держит спину и голову сам, передвигает ногами, а до этого почти не ходил!

15-летний Леня с ДЦП не мог почти ничего и всего боялся, а сейчас сам, без поддержки, спускается с горы, поворачивает и поднимается вверх. Даже успел съездить с родителями в горы и там поразил инструктора, который работает со здоровыми людьми.

Неговорящая 8-летняя Маша с синдромом Дауна, кажется, вот-вот нарушит молчание – после тренировок у нее столько эмоций, что она лепечет без умолку. «Я не радовалась своим медалям так, как я радуюсь достижениям моих учеников в «Лыжах мечты», — признается Олеся.

Дочки-матери

В большом спорте Олеся не мыслила себя без скорости и адреналина. И сегодня не мыслит: главная забота большой спортсменки сегодня — как вместе с учениками и их родителями свернуть горы.

За два года работы в «Лыжах мечты» особые дети кардинально перевернули Олесин мир и привычный взгляд на вещи. Она перестала роптать и задаваться вопросом — «для чего же людям даются такие испытания».

— Раньше я не понимала, а сейчас знаю: это тяжело, но это нужно прежде всего для всех нас. Чтобы мы, все вокруг стали лучше. И, правда, примеры – на глазах. На тренировках в спорткомплексе «Кант» помочь ее ученикам спешат не только штатные волонтеры, но и те, кто просто случайно оказался рядом на склоне. А все местные «канатчики», которые следят за подъемниками, уже и сами не заметили, как втянулись в программу и приобрели все необходимые навыки помощи людям с ДЦП, СД и аутизмом.

Потихоньку волонтерит и старшая дочь Олеси Софья. Девочке 9 лет, и в свободную минуту она всегда рядом с мамой. «Может малышам слюни вытереть, поддержать – как физически, так и морально. А как она вдохновляет ребят, болеет за них, когда они скатываются с горы», — радуется мама-инструктор. Младшая, пятилетняя Маша, тоже начала ходить на мамины тренировки.

Олеся признается, что ее особые ученики за два года помогли ей развить у себя «настоящее материнское терпение».

К дочерям Олеся требовательна и ждет от них результатов, хотя и не спортивных – девочки занимаются горными лыжами, что называется, «для себя». Но родительской раздражительности и упреков стало заметно меньше – ведь общаясь с ребятами, у которых такие тяжелые диагнозы, поневоле перенимаешь у них что-то, даже тебе самому неведомое, и еще больше начинаешь ценить жизнь. «Они такие благодарные! Обнимаются, целуют меня, радуют своими достижениями. Все это дает невероятную энергию!».

Впрочем, бывают и сложности – куда без них. Приходится импровизировать, искать новые методы, экспериментировать. Но главное, считает Олеся – начинать каждую тренировку с молитвы. Тогда даже у самого «неподдающегося» ученика в конце концов все получится.

«Бог и горные лыжи, а больше ничего общего»

По-настоящему к вере Олесю привел муж. До этого были годы исканий и сомнений. Родом Алиева из Адыгеи, в ее роду были как мусульмане, так и христиане. Свою религию, впрочем, никто из старших не навязывал, скорее, было принято верить в некую высшую силу, без уточнений.

Олеся крестилась в 13 лет, а в 19, уже в  Москве, полностью погрузившись в перипетии большого спорта, оказалась в одной из протестантских церквей. Там состоялось второе крещение, однако тренировки, сборы и соревнования помешали регулярным визитам на молитвенные собрания. В то же время бабушка Олеси по маме неожиданно для всей семьи воцерковилась и вступила с внучкой в мировоззренческую дискуссию: православие — протестантизм.

Пока бабушка молилась за внучку, а сама Олеся, пропуская протестантские службы, верила в Бога по-своему, состоялась судьбоносная встреча с будущим мужем Сергеем. И первое, что он сказал девушке: «А знаешь, я ведь верующий». «Круто, я тоже», — улыбнулась в ответ Олеся.

Сейчас она говорит, что вера в Бога была практически единственной точкой соприкосновения – во всем остальном будущие супруги разные, порой до диаметральной противоположности. «Нас объединял только Бог. Ну еще горные лыжи. Сережа тогда увлекался ими всерьез и мечтал познакомиться с кем-то, кто был бы самым лучшим  в  этой области. Так он и нашел меня».

Молодые люди поженились, вскоре родилась первая дочь, затем вторая. Девочек крестили в Православии, и заботливый отец вместе с ними каждое воскресенье шел в храм, в то время как Олеся оставалась дома. В какой-то момент пришло в голову: что-то не то.

«И я начала потихоньку воцерковляться. Не быстро, почти три года, и не гладко. Сначала я приезжала с мужем и девочками в храм и ждала их за оградой. Потом заходила внутрь, но подолгу стоять на службе не могла», — рассказывает Олеся. Так, шаг за шагом, она постепенно поняла и приняла то, против чего яростно выступала. Помогло осознание, что семья должна быть вместе, а еще – бабушкина тихая молитва. В ознаменование возвращения Олеси Алиевой в Православие в одном из монастырей Адыгеи совершили чин  присоединения к Православной церкви. Олеся и Сергей повенчались.

«Если бы сейчас меня спросили, что самое главное и сокровенное в христианстве, я бы, наверное, ответила — прощение.

Ведь Бог нас уже простил, хотя человек – ну я, по крайней мере, говорю за себя — не заслуживает прощения. А у нас еще есть возможность попасть туда, куда все мы разными путями идем, и там соединиться с Богом».

Справка: Олеся Алиева — российская горнолыжница, многократная чемпионка России, мастер спорта международного класса. Ее главное достижение – третье место в Кубке мира по горным лыжам в 2000 году. Входила в 30-у сильнейших горнолыжниц мира. Завершила спортивную карьеру в 2006 году из-за травм.

Ссылка на источник

Специалисты помогающих профессий, в числе которых психологи, коучи и психотерапевты, присоединились к благотворительному флешмобу, в рамках которого они предлагают клиентам обменять свои услуги на благотворительность.

По сообщению АСИ, в социальных сетях специалисты помогающих профессий анонсируют благотворительный флешмоб с хештегом #декабрьдобрыхдел. Они предлагают своим клиентам воспользоваться профессиональной консультацией для решения проблемной ситуации, которую клиенту не хотелось бы взять с собой в 2017 год. Денежное вознаграждение за консультацию специалиста клиент самостоятельно переводит в любой благотворительный фонд.

Идея флешмоба принадлежит калининградским терапевтам и коучам Ольге и Кириллу Кошкиным.

Отличительной особенностью акции стал бренд супергероев, которые приходят людям на помощь. Именно такую картинку организаторы акции рекомендуют прикрепить для анонса благотворительного флешмоба в социальных сетях. О ходе акции профессионалы будут рассказывать в специально созданной группе.

«Я готова консультировать несколько человек в месяц по вопросам профориентации и провести семинар для подростков, которые определяются с выбором профессии. В Калининграде, кроме ее организаторов Кирилла и Ольги Кошкиных, присоединилась также Анна Диянова, тренер по йоге и психотерапевт», – рассказывает региональный представитель центра тестирования и развития «Гуманитарные технологии» Ольга Мячина.

«На Новый год все ждут подарков, а еще больше – маленького чуда. В этот декабрь, в его неопределенной напряженности, особенно хочется сделать что-то, что добавит жизни и тепла. Отличный способ почувствовать себя лучше – подарить что-то тем, кому еще тяжелее. Вот мы и решили провести акцию, которая, надеемся, сделает жизнь вокруг, пусть чуточку, но лучше» – сообщают организаторы акции.

Ссылка на источник